Чугунов. Ишь ты, мало! Будет, за глаза будет.
Горецкий. Говорю, что мало. Божиться, что ли?
Чугунов. Сколько ж тебе надо?
Горецкий. Пятьдесят рублей.
Чугунов. В своем ты разуме, Клашка, в своем?
Горецкий. Ничего. Вот что после гулянья будет, не знаю, а покуда в своем.
Чугунов. У кого ты просишь? У кого ты просишь, говори!
Горецкий. У вас. У кого ж мне просить? У кого деньги водятся, у того и прошу.
Чугунов. Да что, банк, что ли, у меня?
Горецкий. Перед кем вы убогим-то притворяетесь? Вы уж это перед чужими; а я свой, родственник. У барыни имением управляете… вон усадьба-то какая! Да чтоб не грабить!
Чугунов. «Грабить, грабить!» Невежа! Чурбан необразованный! Ну, так вот и есть деньги, да не дам.
Горецкий (надев фуражку). Пожалеете.
Чугунов. Об чем?
Горецкий. О том, что не дали. Можете большую неприятность получить.
Чугунов. От кого?
Горецкий. От меня.
Чугунов. Что ты за птица такая важная?
Горецкий. Вот и не птица, а неприятность сделаю.
Чугунов. Какую?
Горецкий. Дом сожгу.
Чугунов. Что ты! Какой дом? Что ты!
Горецкий. Ваш.
Чугунов. Ах ты!.. Эх, братец!.. Да как ты…
Горецкий. Да вот так: пойду и зажгу.
Чугунов. В кого ты такой каторжный уродился?
Горецкий. Да кто ж у нас в родне святые-то? Вы, что ли? В кого путным-то уродиться?
Чугунов. Не груби, Клашка, не груби!
Горецкий. Дайте денег, так и грубости не услышите.
Чугунов (вынимает бумажник). Отвяжись ты от меня! На! Провались ты куда-нибудь! (Дает пять рублей.)
Горецкий. Что это? Пять рублей? (Отдает назад.) Нет, я дороже стою.
Чугунов. Правда, правда, дороже стоишь; ты и пятьсот рублей стоишь, кабы тебя можно было в солдаты продать.
Горецкий. Не об солдатах речь! А за свое мастерство я дороже стою.
Чугунов. Хорошее мастерство! Хвались, хвались! Есть чем похвастаться!
Горецкий. Хорошее ли, дурное ли, а вам понадобилось, так платите. Уж вы покупайте меня, а то плохо.
Чугунов. Ну, на еще! (Дает еще пять рублей.)
Горецкий. Мало.
Чугунов. Ишь ты, как разбойник в лесу, на дороге ловишь. Больше не дам, кончено.
Горецкий. Ну, а если мне кто-нибудь больше даст, и, стало быть, продавать вас с Мурзавецкой-то?
Чугунов. Тише ты! У Евлампии Николаевны гости в саду.
Горецкий. А мне что за дело!
Чугунов. Ну тебя! Уйти от греха. (Уходит.)
Горецкий (вслед Чугунову). Дядя! Слушай! Коли больше дадут, я вас продам; вы так и знайте. Говорю я тебе, что мне гулять охота пришла. А коли мне в это время денег не дать, так я хуже зверя. (Уходит за Чугуновым.)
Из сада выходят Купавина, Глафира, Анфуса, Лыняев.
Купавина, Глафира, Анфуса, Лыняев.
Лыняев (Купавиной). Не понимаю, не понимаю, что за фантазия гулять по росе, когда можно очень покойно сидеть в комнате, ну, пожалуй, на балконе, если хотите быть на воздухе.
Купавина. Я хочу народное гулянье посмотреть.
Лыняев. Не ходите! Что за удовольствие идти за две версты, да еще по горам, чтоб смотреть на пьяных.
Купавина. Скажите лучше, что вам лень! Оставайтесь!
Лыняев. Я бы пошел; но там, вероятно, ваши люди гуляют, мы их только стесним. Зачем расстраивать чужое веселье!
Купавина. Мы издали посмотрим, с горы. Да уж оставайтесь, оставайтесь, я тетю возьму.
Лыняев. Вот и прекрасно; а впрочем, я, пожалуй…
Купавина. Нет, нет! Будете вздыхать да охать всю дорогу, жертву из себя представлять, и без вас обойдемся. Пойдем, тетя!
Анфуса. Я что ж… я, пожалуй…
Купавина (Глафире). Ты останешься тоже? Оставайся, оставайся!
Глафира. Да, у меня от шума голова кружится.
Купавина. Подождите нас здесь!
Лыняев. Подождем, подождем.
Купавина и Анфуса уходят.
Лыняев, Глафира.
Лыняев. Вы только платье переменили, а скромность при себе оставили?
Глафира. Вам излишняя скромность не нравится?
Лыняев. Как не нравится! Что вы, помилуйте! Нет, это хорошо, это очень хорошо.
Глафира. Может быть, и хорошо, да зато скучно.
Лыняев. Да разве вы обязаны развлекать меня? Это скорей моя обязанность, но и я… извините, и я могу предложить вам только поскучать со мной вместе.
Глафира. И прекрасно, очень вам благодарна.
Лыняев. Не стоит благодарности.
Глафира. Нет, очень стоит.
Лыняев. Да за что же?
Глафира. За спокойствие, разве этого мало? Проведя вечер с вами, можно уснуть без всяких волнений, сном праведника. Я еще никого не любила, Михайло Борисыч, но ведь эта пора придет; я в таких летах, что каждую минуту должна ждать любовной горячки.
Лыняев. Значит, вы такая же, как и все. А я думал, что вы…
Глафира. Что? Что я не способна любить? Таких девушек не бывает, Михайло Борисыч.
Лыняев. Так вы боитесь полюбить?
Глафира. Как же не бояться? Любовь мне ничего не принесет, кроме страданий. Я девушка со вкусом и могу полюбить только порядочного человека; а порядочные люди ищут богатых. Вот отчего я прячусь и убегаю от общества, – я боюсь полюбить. Вы не смотрите, что я скромна, тихие воды глубоки, и я чувствую, что если полюблю…
Лыняев. Ой, страшно! Не говорите, пожалуйста, не продолжайте.